Шерстяное

[Global-idea]

Ветер кутает шею в шерстяные шотландские клетки, и мальчик на светофоре мигает кепкой.
Стоит красный. Уведен за нос.
Влюбился, птица.
Вверх по улице, вниз по лестницам. Замороженным за мороженым. Разве можно же?
Стоит в пробке унылых листьев, брошенных и брошенных под ноги. С фруктовым в стаканчике мороженым. Прямая осанка и тонкая полуулыбка. А ты проносишься мимо, насквозь. Задеваешь его шалью-ветром.
Прочь от мальчика, ругаясь: в его синих глазах ещё лето. Оно ловит ртом последние капли. Бежит в туфельках по битому асфальту на юг. Его уже ждут. Уже ждет.
Этот город. Бросает свой невод и повод и ловит первым в ветки метро и в торговые сети, хватает за руки, ведет под руки долго, за долги глазами-чернозёмами, закапывая, закапывает. Без остановок. И не заплачет. Москва опустит тяжелым занавесом прощальный ливень. Он последний будет просить прощения за измену и презрение.
Ты пообрываешь зеленые листики. Скомкаешь и швырнешь дворникам.
Оторвешь календарные дни. Развеешь мечты одуванчиками. Сдуешь загар с девочек-мальчиков. Станешь настоящей важной осенью. Строгой, непрошеной, печальной дамой, играющей на фортопиано. Затарабанешь тонкими пальцами по стеклу, передразнивая дождь. Ты теперь вождь.
...Будешь лениво листать ресницами короткие дни, глазами упираться в небо, ногами в черных колготках - в равнодушную зебру. Собьешь с дороги, с пути не одного влюбленного. В эти шаги маленького размера.
И не остановишься. Не извинишься. Помчишься дальше, пышная.
Остывшим октябрьским смехом будешь ловить первомайские взгляды и отправлять на расстрел. Этих детей. За неподобающее поведение. Да как они смели?!
Вытянешь из карманов долгие руки, вязаные. Развяжешь их и разбросишь в стороны, как мельница. Листопадом, под ноги. А потом вырвешь и вырвешься. Тебя не ухватишь, за тебя не зацепишься. Ты рвешь и мечешь, рвешься и мечешься.
Ты же дикая. Бьешь копытами, фыркаешь. К тебе тянешься: милая, милая... А ты бежишь. Бежишь от ветра, скопыт-спотыкаешься. Нервно смеешься и кутаешься в мужские шарфы. Прячешься в чайных ложках сахара и в восточных танцах сигаретного дыма. Между звуками и высокими нотами, между средой и субботой застреваешь в горле у кого-то.
Бьешь ветками по лицу, не глядя. И оставляешь ссадины. На плечах и на спине, сзади. Жестокая девочка. Жженая осень. Желтая кожа. Похожа? Очень.
Синими губами трогаешь влюбленный лоб мальчика в кепке. С каштановыми волосами. Лет шестнадцати. С индийскими, как океаны, глазами. Мальчик весны.
Он совсем не такой, как ты. Он в ярко-полосатом бежит на красный. Поправляет кепку. Походкой влюбленного разбойника и настоящего двоечника обманывает прохожих, обходит их, извиняясь и теряясь в лицах и листьях. Как некоторые причмокивают губами, так и он, неправильными шагами, идет вверх по улице. Облизывает фруктовые губы. Смотрит на спешащие часы и спешит вместе с ними. По адресу: Ленивка, дом четыре.
Поправляет рюкзак, поворачивает налево и на углу покупает первые в своей жизни розы, серьезные, с шипами и красные, которые позже, через несколько лет, станут банальными, а пока они настоящие, большие и праздничные.
Заходит во двор. Путает подъезд. Находит нужный. Звонит в домофон. Ждет. Пересчитывает розы. Ждет. Волнуется. Слышит сопрано: "Поднимайся на пятый. Там темно, аккуратно". Поправляет рюкзак. Тянет на себя дверь. Щурится от солнца. И улыбается кому-то в небо. Синими, как лето, глазами.(c)